Раскол ГПЦ – духовный распад грузинской нации

Национальный интерес

В этом году Грузия отметила 28 лет со дня принятия Акта о восстановлении государственной независимости (9 апреля в 1991 году). Грузинские политологи в своих комментариях для западных СМИ нередко утверждают: Грузия состоялась как государство и показала миру, что может быть европейской страной. Однако западным политикам, как выяснилось, это совсем не очевидно. Особенно когда речь не о церемониальных спичах на евроатлантических форумах, а о конкретных проектах, важных для Запада.

Так, в августе бывший спецпредставитель Госдепа США на Кавказе, а ныне высокопоставленный бизнес-лоббист Мэттью Брайза заявил: если Грузия окажется неспособной реализовать проект глубоководного порта в Анаклии, это будет свидетельством того, что Грузия - квазигосударство.

Чем обусловлен этот посыл?

Стоит начать с того, что негативные высказывания Мэттью Брайзы правильнее было бы рассматривать в контексте американо-европейского противостояния, которое разворачивается сегодня в том числе и на Кавказе.

Как известно, новый президент Грузии Саломе Зурабишвили является кадровым сотрудником министерства иностранных дел Франции. Ее избрание Евросоюз отметил планом по вливанию 3,5 миллиардов евро в развитие на грузинской территории инфраструктуры и логистики для Южного транспортного коридора, который должен снабжать Европу азиатскими ресурсами через Черноморский регион (в обход России).

Некоторые круги в США предпочли бы свои схемы подобных маршрутов. Причем бизнес есть бизнес, и в вопросах выгоды заокеанские учителя демократии коррупцию за коррупцию не считают. Поэтому американцы напряглись, когда грузинские власти начали расследование против давнего партнера североамериканских предпринимателей Мамуки Хазарадзе. Дело дошло до ареста счетов подконтрольного Мамуке банка TLC, в том числе за нарушения при организации тендера на строительный подряд по порту в Анаклии. После этого американская компания Conti объявила о выходе из проекта.

В июне отстаивать «свою поляну» в Грузию приезжали Мэттью Брайза, а также Дэвид Крэмер (ранее – высокопоставленный сотрудник Госдепа) и Майкл Карпентер (ранее – высокопоставленный чиновник Пентагона). Официально они были участниками конференции на тему «Политика России на постсоветском пространстве».

Видимо, решить проблемы с бизнесом американцам не удалось. Либо удалось, но частично и не совсем так, как хотелось. В итоге Майкл Карпентер послал через «Твиттер» следующий сигнал: «Власти Грузии не до конца понимают возможные последствия политики открытых дверей в отношении России… грузины проснутся однажды, а сто процентов их территории оккупированы Москвой».

Сигнал прошел - в Тбилиси вспыхнули беспорядки. 20 июня оппозиция пошла на штурм здания парламента, где посадили в кресло спикера Сергея Гаврилова, возглавлявшего российскую делегацию на заседании Межпарламентской ассамблеи православия. Кончилось срывом так обеспокоившего Карпентера российского туризма в Грузию.

Затем последовало обострение на границе с Южной Осетией – грузинская полиция поставила несогласованный пост в селе Цнелиси, и дело чуть не дошло до вооруженного конфликта.

Впрочем, видеть в этих инцидентах исключительно американскую руку не стоит. Нынешние «европейские» власти Грузии тоже, вероятно, не против того, чтобы усилить поле напряжения в отношениях с Москвой. Только не хотят иметь к этому прямого отношения. Ведь сближение закавказских стран с Россией невыгодно ни ЕС, ни США. И это их в определенных вопросах объединяет. В том числе в стремлении получить контролирующий доступ к ключевым сегментам сферы обеспечения безопасности Грузии – соответствующие соглашения по линии сотрудничества с НАТО и Евросоюзом уполномоченными представителями грузинских властей уже подписаны.

Так что, подводя промежуточный итог, можно констатировать: вне зависимости от того, в каких пропорциях среди грузинских политиков распределены патриотизм, прагматизм либо продажность, а также интересы каких кругов в США, Европе или других странах они сочетают со своими, основной вектор развития грузинского государства сегодня очевиден – это курс на утрату суверенитета.

Но, как показывает история, суверенитет грузин зиждется в первую очередь не на государственных границах и не на формальных атрибутах независимости. В официальном Тбилиси сегодня принято говорить, что страна чуть менее тридцати лет назад обрела независимость, подверглась внешней агрессии (российской) и теперь стремится в НАТО и ЕС дабы сохранить себя и занять достойное место в цивилизованном мире.

Но с другой стороны, все те земли и народности, которые сегодня составляют Грузию, в общих границах объединила именно Россия. До того грузинской национальной общности не существовало. Именно в период СССР сформировалась современная грузинская нация. И государственность грузинская в Советском Союзе была – в виде автономной социалистической республики.

Сегодня, когда Грузия «стремится в демократическое сообщество», пребывание в «семье советских народов» рассматривается как период утраты обретенной было после развала Российской империи национальной независимости. Но до вхождения в Российскую империю Картвельское царство и десяток княжеств совсем не благоденствовали под сенью турецких султанов и персидских шахов. А демократическая интеллигенция, выдвинувшая идею независимого грузинского государства, появилась именно в период пребывания Грузии в составе России.

Так что конъюнктурные оценки могут меняться, но факт остается фактом – современная Грузия, как государство, смогла появиться на свет потому, что двести лет назад составляющие ее территории оказались под властью русского царя.

Однако появление Грузии было бы невозможно, если бы не существовало того, что составило специфику грузинской нации – так называемое «грузинство». Если бы не это ядро, то история грузинской государственности закончилась бы в XIII веке с нашествием монголов.

В чем же заключается это «грузинство», если говорить о нем как о стержне самосохранения идентичности грузин? К чему оно сводится? Менталитет, традиции, этническое происхождение, язык, чувство общности?

Нет. Само по себе все перечисленное не предоставило бы опоры, достаточной для сохранения грузинской идентичности на бурных перевалах истории.

Если говорить о менталитете и традициях, то они весьма и весьма изменчивы. Живущему поколению это зачастую не очевидно, но все же не обязательно быть этнологом из Сорбонны, чтобы заметить, что за сто и даже меньше лет уклад жизни и обычаи народа могут радикально меняться, а явления, которые ассоциируются с глубокой стариной, могут основываться на совершенно противоположных прошлому смыслах и практиках.

Что касается языка и этнических начал, то можно привести такой пример. В северо-восточной части Турции живут родственные грузинам представители народности лазов, еще недавно в массе своей говорившие на одном из картвельских языков. Если же добраться до северо-западного побережья Сирии, то там можно обнаружить провинцию Латакия, древнюю Лазику, которую по-арабски до сих пор именуют «Лазикией», а по-турецки – «Лазкие». Среди местных горцев есть потомки все тех же лазов, но уже много столетий они говорят на арабском языке и вместе с выходцами из финикийцев и других этносов образуют общность алавитов. Культ почитания Воина Георгия в Латакии можно встретить и сегодня, но про грузин здесь почти никто ничего не знает.

Как же на Западном Кавказе сохранились все те этнические группы и народности, которые сегодня рассматриваются как представители единой грузинской нации? Вернее, каково то грузинское ядро, которое притянуло их к себе?

Знать могла менять веру и национальность, племена и кланы могли отсиживаться в труднодоступных долинах и ущельях, отсутствие больших масс иностранных переселенцев предохраняло грузин от языковой и этнической ассимиляции. Но центром притяжения для сохранения национальной памяти, формирования общности и самоидентификации в истории грузин была Грузинская православная церковь. Духовность на грузинском языке (и сам литературный язык), предания о великих деятелях прошлого, идея самобытности – все это сберегла ГПЦ.

Но сегодня для грузинского православия настали тяжелые времена. Когда прозападные политологи называют Грузию «европейской страной», они имеют в виду не просто политическую географию. Подразумеваются те «ценности», которые уже три десятилетия в Грузии внедряет сонм финансируемых западными правительствами и фондами деятелей и учреждений. Ассоциации молодых юристов, институты публичной политики, республиканские партии – десятки и сотни наименований, за которыми стоит либеральная идеология европейских грандов и американских демократов, не встречающих в данном вопросе противодействия от неоконсерваторов. Многие в грузинском политическом истеблишменте поднялись через созданные на западные деньги политические, научно-образовательные и общественные организации. Борясь друг с другом за власть и ресурсы, они не склонны защищать духовные основы. Либерализм современной Европы требует свободы общества от примата традиционных институтов и морали. Законодательство и власть должны корректировать нравы. И один из символов «европейского вектора развития» современной Грузии – ратификация весной 2017 года Стамбульской конвенции. Той самой, которую обещает теперь ратифицировать, вопреки протестам церкви, президент Армении Никол Пашинян.

В Стамбульской конвенции есть пункт, узаконивающий понятие гендерной дискриминации в трактовке Европейского суда по правам человека. Она заключается в том, что государство обязано защищать от дискриминации в том числе и трансгендеров, бисексуалов, лесбиянок и гомосексуалистов. Квоту на представителей ЛГБТ-сообщества в грузинских госучреждениях пока что не ввели. Возможно, потому, что Грузинская православная церковь по-прежнему представляет собой самостоятельную силу, пользующуюся авторитетом в народе. Хотя ЛГБТ-активистка Нино Болквадзе может выдвигаться в мэры Тбилиси от «основанной диссидентами в 1978 году» Республиканской партии, гей-парады в грузинской столице из года в год срывают православные активисты и представители патриотических движений.

Соратникам Михаила Саакашвили в 2017 году удалось добиться легализации курения конопли, но продажа и культивация марихуаны в Грузии по-прежнему под запретом.

В общем, «православное лобби» мешает делать бизнес. Неспроста власть по сути подыграла оппозиции во время июньских беспорядков под антироссийскими лозунгами. Напомним – скандал разгорелся вокруг россиян, прибывших на Межпарламентскую ассамблею православия.

По сути, государственные институты и светские идеологии в Грузии стали заложниками дрязг между элитами, и Грузинская церковь представляет собой на сегодняшний день единственную опору для сохранения в будущем национального единства грузин. Видимо, поэтому ГПЦ оказалась на передовой информационной войны, словно бастион, осыпаемый ядрами снаружи и испытываемый изменами изнутри.

Сила или слабость организаций заключается в людях, особенно если они у руля. При всех неоднозначных оценках личности и деятельности грузинского патриарха Илии II, это чрезвычайно авторитетная в Грузии фигура. Однако преклонный возраст дает о себе знать. Для Грузинской церкви приближается «час Х», и имя того, на кого рассчитывают проводники западной политики, известно. В 2008 году, когда глава ГПЦ явно выказал несогласие с антироссийским курсом президента Саакашвили, у сторонников такой позиции Патриарха отобрали посредством манипуляций с лицензией на вещание телеканал. Новое православное телевидение возглавил митрополит Чкондидский Петре (Цаава).

Историко-символическое значение монастыря Чкондиди можно условно сравнить с Крутицким подворьем в истории Русской православной церкви. Тот факт, что глава Чкондидской епархии много лет находится в фактически открытой оппозиции Патриарху, говорит о многом в отношении положения дел внутри ГПЦ и о том, какова сила внешнего давления на церковное руководство. В 2017 году митрополит Петре попытался организовать смещение если не самого Патриарха, то хотя бы тех иерархов, которые могут занять его место и сохранить самостоятельный курс в общественной политике. Синод ГПЦ Петре не поддержал и лишил поста главы телеканала, но кафедру Цаава сохранил. Он признал томос Константинопольского патриархата и Украинскую автокефальную церковь (в отличие от ГПЦ в целом).  Это многое говорит о том, в какую узкую колею Петре Цаава намерен загнать Грузинскую православную церковь в случае, если займет место Патриарха.

А грузинскому обществу стоило бы задуматься, что будет в таком случае с «европейской Грузией». Кому-то, может быть, кажется, что у Старой Европы впереди светлое будущее: миллионные социальные протесты преходящи, проблема с мигрантами рассосется, однополые браки и снос христианских церквей не подорвут человеческого потенциала. И вступит Грузия в ЕС и НАТО, и будет все хорошо.

И каковы же действия светских союзников Петре Цаавы на этом пути?

Сейчас у них не очень получается опротестовывать «вмешательство Церкви в общественную жизнь», но если во главе ГПЦ окажутся деятели, подобные Чкондидскому митрополиту, то дело явно пойдет на лад. А к чему такой ход грузинской истории может привести, понять можно по направленности акций питомцев зарубежных фондов.

Вот, например, любимый западными СМИ Институт толерантности и многообразия. Он защищает памятники армянского церковного зодчества в зонах строительства, организует курсы родного языка в азербайджанских школах, отстаивает право Турции на проведение образовательных программ для жителей Аджарии. А представляющий Институт «теолог» Бека Миндиашвили полагает, что у мусульман-салафитов (одним из их течений являются небезызвестные ваххабиты) должно быть в Грузии свое отдельное духовное управление. Это, мол, и профилактике экстремизма среди чеченцев-кистинцев поможет.

Конечно, права национальных меньшинств надо отстаивать, особенно если власть склонна их ущемлять (для демократической Грузии это больная тема). Но взглянем на это с другой стороны.

В стране, где у каждой общины свои права и самоуправление, власть должна носить децентрализованный характер. Может, оно и к лучшему – зарубежным инспекторам легче будет контролировать эффективность своих инвестиций, с учетом того, что они имеют неограниченный доступ к основным сегментам управления жизнедеятельностью государства. Если оно децентрализовано, то слабо, а если слабо – то сильный суверенитет, обеспечивающий самостоятельность политики, ему не светит. Такова плата за вхождение в «цивилизованное сообщество».

Для Грузии это может обернуться еще и новыми территориальными утратами, если не де-юре, то де-факто. Далеким европейцам надо как-то выстраивать отношения с Турцией, которую неизменно интересуют прибрежные районы Западной Грузии. Если кто не в курсе – именно Турция курирует Грузию в рамках НАТО. В этом году прошло уже шесть различных учений с участием турецких, грузинских и азербайджанских военнослужащих. И вполне очевидно, что как только европейский ставленник Пашинян поможет решить вопросы с карабахским урегулированием, Турция с Азербайджаном вплотную займутся западными и южными районами Грузии, потому как мимо них маршруты в Европу не проложишь. Тут тоже «институты толерантности и многообразия» на фоне децентрализации государства весьма пригодятся.

Стоит ли удивляться, зная роль грузинского православия в становлении грузинской общности, что сейчас актуальнейшей для внешних игроков задачей является ослабление, а то и раскол Грузинской церкви? Ведь это автоматически означает распад нации, ее духовную «децентрализацию». С учетом состояния грузинской политики и экономики, Церковь является, пожалуй, единственной препоной на пути евроинтеграторов в деле ликвидации грузинской самостоятельности.

Фото на главной странице сайта: Патриарх Московский и Всея Руси Кирилл и Патриарх Илия II