О границе РЮО с Грузией

Национальный интерес

I. В последние недели в публичном поле достаточно явственно обозначилась проблема различий в подходах югоосетинской и российской сторон к вопросу «о линии прохождения государственной границы Республики Южная Осетия с Грузией» (для Южной Осетии это вопрос о территориальных пределах распространения своего государственного суверенитета; для России — это вопрос о территориальных пределах исполнения ею тех военно-политических и международно-правовых полномочий, которые были приняты РФ к исполнению — формально по двусторонним договоренностям с самой РЮО). Статус этих различий пока ограничен обсуждением представителями сторон содержания предполагаемого к принятию в ближайшем будущем нормативно-правового акта Парламентом РЮО, касающегося границ республики.

Грузия в этой «двусторонней» российско-осетинской ситуации остается номинальным статистом, не признавая ни статуса Южной Осетии как независимого государства, ни ее границ в качестве такового. Однако Грузия де факто вовлечена в эту ситуацию «определения границ Южной Осетии», так как является государством, обладающим фактическим суверенитетом и исполняющим всю полноту соответствующих полномочий в пределах так называемой «линии размежевания» (так именуется нынешняя фактическая граница РЮО и Грузии, совпадающая с административной границей бывшей Юго-Осетинской автономной области в составе Грузинской ССР).

Различия в подходах между условно Цхинвалом и Москвой (еще раз отметим, что речь идет пока только о планируемых к принятию нормативно-правовых актах) состоят в следующем:

(1) РЮО (в лице части депутатского корпуса) полагает обоснованным исходить из необходимости признания государственной границей с Грузией линию, определенную/описанную в Декрете Всегрузинского Центрального Исполнительного Комитета Советов и Совета Народных Комиссаров ССР Грузии об образовании автономной области Юго-Осетии от 22 апреля 1922 года;1

(2) Российская сторона полагает желательным/уместным осуществление своих военно-политических полномочий, определенных двусторонними соглашениями с РЮО, в пределах фактически существующей границы РЮО с Грузией, совпадающей в административной границей бывшей Юго-Осетинской АО к моменту ее преобразования в суверенное государство (актом принятия Декларации о суверенитете от 20 сентября 1990 года)/ее упразднения (Законом Республики Грузия от 11 декабря 1990 года №63-1 «Об упразднении Юго-Осетинской автономной области»). Другими словами, Россия признала РЮО как независимое государство в границах бывшей Юго-Осетинской автономной области.

Различия между двумя линиями границы в некоторых случаях составляют до нескольких километров. В большинстве случаев такое расхождение является следствием изъятия части земель из территории Южной Осетии в тот или иной период за время существования Юго-Осетинской автономной области в составе Грузинской ССР. Однако есть и участки изменения административной границы ЮОАО с другими районами Грузии в пользу Южной Осетии. Составление общего реестра территориальных изменений Юго-Осетинской АО является, скорее, темой для архивных исторических исследований.

II. В данном материале мы отвлекаемся от анализа текущих внутриполитических мотивов, заставляющих политиков в Республике Южная Осетия обращаться к мерам по нормативно-правовому описанию государственной границы в ее версии 1922 года. Очевидно, что ситуация вокруг Уиста/Цнелис является одним из косвенных факторов, обусловливающих такие меры: последние можно трактовать, в частности, как формирование правовой базы для требований об удалении грузинского полицейского поста из Цнелиса (формально этот пост расположен вне административной границы бывшей ЮОАО в версии 1991 года;2 отсюда само требование удалить грузинский пост предполагает «законодательное определение» той границы, нарушением которой он является).

Внешнеполитическим контекстом этих инициативных мер со стороны РЮО является падение Нагорно-Карабахской Республики (и опасения, что в Тбилиси начинают формироваться настроения к тому, чтобы воспользоваться отвлечением России войной на Украине). Кроме того, противоречивые сигналы о перспективе изменения статуса самой Грузии (членство в ЕС, новый раунд переговоров о членстве в НАТО) в ее фактических границах, то есть без Южной Осетии и Абхазии), актуализируют всю проблематику этих границ/линий «фактического размежевания» как долгосрочных политико-правовых де-факто институций.

Обратим внимание только на два обстоятельства, связанных (а) с качеством самих российско-югоосетинских отношений и (б) с восприятием в Цхинвале правовой легитимности и 70-летней исторической состоятельности того административно-политического/государственного основания, которым является бывшая ЮОАО для современной РЮО.

(а) Случай НКР малоприменим к внешнеполитической и фактической ситуации РЮО, которая обладает правовым ресурсом признания со стороны России и силовым ресурсом размещения российских войск на своей территории. Но уместно вспомнить, что нынешнее падение НКР началось с ухудшения и кризиса армяно-российских отношений и, как следствие, оказалось сопряжено с видимым самоустранением Москвы от перспектив быть сдерживающим фактором в отношениях с Баку/ гарантом безопасности НКР.

Игнорирование интересов единственного реального внешнеполитического партнера РЮО, каким является Российская Федерация, есть крайне негативный фактор для устойчивости самого статуса РЮО. А интересы этого российского партнера состоят сейчас в том, чтобы не допустить текущей эскалации международно-правовых разногласий, существующих по признанию Россией независимости РЮО и размещению на ее территории российских войск. Инициатива РЮО по изменению своей ныне существующей границы («линии размежевания» — для Грузии) в ситуации «на земле» может означать только одно — формирование косвенных или прямых требований Цхинвала к единственному гаранту безопасности республики обеспечить контроль над этой вновь устанавливаемой границей. Но какие средства для такого установления со стороны России, кроме военных, видят инициаторы этих мер? Каким образом «должна» будет Россия, как гарант безопасности границ Южной Осетии, осуществлять эти свои полномочия, кроме как военным путем?

Если же эти инициативы с границей 1922 года предпринимаются «не всерьез», но только для того, чтобы обозначить правовые основания для какого-либо будущего согласования границы с Грузией, то в чем рациональность и прагматизм таких ожиданий?

Наши опасения состоят в том, что предпочтение в Цхинвале версии границы 1922 года (над версией границы 1991 года), нерационально и непрагматично: оно не только не прибавит к фактической территории РЮО ни одного квадратного километра (потому что РФ не будет втягиваться в военную авантюру из-за этого), но осложнит, во-первых, сам комплекс отношений между Москвой и Цхинвалом, и во-вторых, снова обрушит балансирующие в пределах политического и экономического прагматизма отношения Москвы и Тбилиси. Проще говоря, эти пограничные инициативы помогут радикалам в Тбилиси блокировать эту саму прагматичную траекторию сегодняшней Грузии.

Такой дестабилизирующий сценарий, возможно, имеет сторонников в Южной Осетии, как и в Осетии Северной. Но возникает вопрос, в чем трезвые основания рассчитывать на какие-либо дивиденды от новой конфронтации Москвы и Тбилиси? Разве с новой фазой конфронтации и напряженности вокруг Южной Осетии мы получаем какие-то более надежные политические и хозяйственно-экономические перспективы?

(б) Предпочтение исходной границы 1922 года (над версией границы 1991 года), только кажется опирающемся на веские правовые основания, в частности на уважение к букве закона/тексту Декрета 1922 года об образовании Юго-Осетинской автономной области. В действительности такое предпочтение говорит, скорее, о неуважении ко всей 70-летней истории юго-осетинской автономии, о пренебрежении к корпусу политико-административных и иных правовых актов, которые формировали ее относительную устойчивость, делали эту автономию исторически состоявшимся государственным и хозяйственно-экономическим образованием. Мотивы такого исторического правового нигилизма невольно повторяют знакомые «мелодии» о том, что 70-летняя история автономии «неважна» и ни о какой «исторической состоятельности» Юго-Осетинской автономии не может быть и речи.

Линия границы в ее версии 1991 года представляется более оснащенной правовыми, в том числе двусторонними актами властей республиканского и областного уровня советского времени; таковая граница 1991 года являлась политическим институтом, преемственным и развивающим институт новоучрежденной границы 1922 года. В этом смысле логика «возвращения к исходной советской версии границ Юго-Осетинской АО (к версии 1922 года), чревата созданием своих кризисных информационных пародий для ситуаций с границами ряда бывших российских автономий. Типологические инициативы в Цхинвале напрямую могут быть адресованы, например, Владикавказу с предложением «вернуться к исходным границам Северо-Осетинской автономной области от 7 июля 1924 года» (без Владикавказа, Моздока, Сунжи, Октябрьского, Тарского, Балты, Чермена и еще десятка населенных пунктов).

Подобные типологические инициативы («начать с некоего исходного акта») — есть фактически предложение по делегитимации всего административно-территориального советского наследия, сформировавшегося в период 1922-1991 годов. Сторонники делегитимации корпуса актов, определяющих границу Ого-Осетинской АО по состоянию на 1991 год, не понимают, что следующим в этой цепочке упразднений будет вопрос о законности самого учреждения ЮОАО как прямого следствия установления советской власти в Грузии в феврале 1921 года.

Таковое упразднение советского административно-территориального наследия, каким оно состоялось ко времени ликвидации Союза в декабре 1991 года, с намерением оставить из этого наследия «лучшую границу» или «исконный статус территорий» (а прочие «неисконные», «неправильные» — упразднить), уже имело множество трагических последствий.

(в) Грузинский полицейский пост в Цнелисе можно убрать без того, чтобы затевать новые потрясения с демаркацией/делимитацией границ РЮО по версии 1922 года. Для этого необходимо настойчиво продвигаться к выработке необходимых мер взаимной безопасности и доверия в приграничной зоне (таких мер, которые бы не препятствовали восприятию существующей границы как сложившегося политико-правового института, а напротив, открывали бы новые перспективы для этой границы и для самого международно-правового/ государственного статуса РЮО).