Новые угрозы безопасности, цифровизация и турбулентность

Аналитика

2020 год стал уникален тем, что впервые новым объектом секьюритизации стала эпидемиологическая проблема. По всей видимости, дискурс безопасности, в котором проблемы чисто политического характера, включая проблему международного терроризма, стояли в центре внимания, окончательно себя исчерпал. Основным возмутителем общественного беспокойства и предметом политики государственно охраняемой безопасности теперь стал не социальный объект, а биологический объект молекулярного уровня - вирус. Однако, как заметили многие обозреватели, в социальных медиа характер дискурса, продуцируемого властными структурами в ведущих странах мира, сохранил прежний милитаристический характер. Борьба с новой угрозой лидерами многих ведущих стран мира стала оформляться дискурсивно в виде метафорических конструкций, проводящих явные параллели с настоящей войной (только ведущейся с качественно иным противником и особыми средствами) и военным положением.

В данных условиях недостаток информации и знаний относительно новых угроз безопасности и отсутствие четких критериев оценки степени связанных с ними рисков (что до сих пор относится к предмету крайне рассогласованной и размытой дискуссии) стали стимулом к формированию массовых социальных фобий. Новая угроза общественной безопасности и ответные меры по ее сдерживанию со стороны правительств и крупнейших неправительственных акторов, действующих в сфере глобального здравоохранения, экономики и бизнеса, вызвали шоковую реакцию, а позже критическое осмысление происходящего. Чрезвычайность самих событий, политических стратегий по их преодолению, новый режим повседневной жизни со значительно более заметным прямым вмешательством государственных структур (что было выражено во вновь востребованной и переосмысленной категории «новой нормальности») в некоторой части обществ породили опасения по поводу обоснованности таких мер и подлинных целей, стоящих за ними.

Подконтрольность традиционных СМИ (телевидение и пресса) истеблишменту и власти, их согласованность в общем ракурсе медийного освещения событий, сводящаяся к легитимации во многом совпадающей стратегии (то ли исходящей из единого центра, то ли распространяемой путем диффузии и лихорадочного копирования одних и тех же практик различными странами), политизация эпидемиологической проблематики, породили явный диссонанс в восприятии того, что происходит на наших глазах.

При этом данная ситуация, пожалуй, приобретает глобальный характер. Неоднозначные реакции обществ на данную ситуацию обусловлены  разным уровнем доверия к правительствам и политической власти. О том, что происходит в азиатских обществах, мы обладаем довольно поверхностной информацией, но даже такой уровень осведомленности позволяет прийти к выводу о том, что такие социальные системы как Китай в условиях расширяющихся «водоворотов» глобальной турбулентности в большей степени сохранили консолидированность. Общества многих европейских стран стали расколотыми в своей реакции на происходящее и предпринимаемые правительствами меры. В США эти обстоятельства были наложены на раскол в элитных группах, ожесточенную внутреннюю политическую и информационную войну, что существенно повысило градус накала политической и социальной напряженности. Однако в большей или меньшей степени в каждом конкретном случае мы можем наблюдать глобальное проявление феномена «постдоверия», в котором доверие к официальному дискурсу, транслируемому крупнейшими медиа-структурами, уже давно критически подорвано.

По всей видимости, фундаментальные социальные процессы, которые разворачиваются перед нами, являются гораздо менее контролируемыми, чем кажется сторонникам конспирологии, но действительно в высокой степени ангажированными политическими акторами и используемыми для апробации новых технологий социального управления и решения вполне конкретных политических и экономических задач. Причем задачи эти носят как глобальный, так и локальный характер, поскольку субъекты, которые их ангажируют, составляют многоуровневую структуру, где на каждом уровне совершаются попытки преследования собственных интересов (к примеру, монополизация бизнеса в какой-либо сфере на уровне региона, использование ситуации для подавления конкурентов внеэкономическими средствами и пр.).

Масла в огонь подлила синхронность и интенсификация двух процессов -  внедрения чрезвычайных мер по минимизации эпидемиологических рисков и ускоренной цифровизации социума и государства. Эта ситуация наиболее ярко проявилась в России.

Цифровизация, которая, по всей видимости, представляет собой неотвратимый процесс  (если не брать всерьез идеалы возврата от «цивилизации» к архаике), очевидно амбивалентна. Цифровизация способна ускорить работу и повысить качество функционирования различных социальных институтов и государственных структур. В условиях  введения временных карантинных и последующих усиленных санитарно-эпидемиологических мер российское государство продемонстрировало беспрецедентные по скорости самоорганизации и степени доступности услуг по поддержке населения (массовые пособия на детей, выплаченные по электронным заявкам и минимальному пакету документов, а позже и вовсе беззаявочным способом).

Вынужденно активизированные в массовом порядке дистанционные формы образования, по крайней мере, в случае системы высшего образования, позволили без больших потерь, а в некоторых аспектах (при оптимальном использовании имеющихся средств электронной коммуникации) и при улучшении качества преподавания (лучшая визуализация изучаемого материала, повышение степени интерактивности процесса) сохранить время, физические силы и минимизировать риски для здоровья как у преподавателей, так и у студентов. Всеобщая медиатизация, вовлечение в электронно-медийную среду все большего числа сфер, очевидно, не оставляет в стороне и систему образования, в которой при всех формах организации процесса следует не забыть о том, что данный процесс предполагает полноценное взаимодействие личностей в целенаправленном и систематически организованном  научно-познавательном и интеллектуальном развитии.

Однако в условиях нагнетаемой официальными медиа-структурами атмосферы страха и неопределенности новая проблема безопасности, имеющая глобальное звучание, стала порождать фобии, связанные с прогнозированием негативных последствий тотальной цифровизации: возможной реализации модели контроля над человека по принципу паноптикума Бентама, а также непосредственный контроль над поведением через киборгизацию его природы, в первую очередь - его чипизацию.

Еще одним источником информационно-психологического раскола общества и фобий стало непосредственное вовлечение в воронку турбулентности духовного аспекта жизни людей. В борьбе с новой вирусной инфекцией светская власть поспешно вторглась в церковно-духовную сферу, в которой социальные проблемы преломляются и разрешаются совершенно особым образом. Она не терпит прямых и грубых вмешательств. Отсюда, закрытие храмов было воспринято частью общества не только как ограничение прав верующих, но и вторжение в самую  сокровенную сердцевину социума - его духовно-сакральный фундамент.

В условиях сложной глобальной эпидемиологической обстановки фронт информационных войн  в России значительно расширился, а его активность многократно интенсифицировалась. Во внутренние (гражданские) информационные войны был вовлечен более широкий круг акторов, которые получили усиленную поддержку и со стороны внешних геополитических субъектов (к примеру, многие оппозиционные youtube-каналы, посвященные текущей «аналитике» политических и социальных событий в России и ориентированные на российскую аудиторию, физически базируются в странах Восточной и Западной Европы). 

Градус информационно-психологического и духовного напряжения в российском обществе в прошедшем году существенно повысился. Новым явлением стали периодические информационно-медийные всплески, связанные с освещением публичной деятельности новых социально активных акторов, выдвигающих утопические и/или радикальные идеи по преодолению по сути глобальных социально-турбулентных процессов в масштабах страны. В условиях чрезвычайных политико-эпидемиологических мер и вынужденно усилившейся социальной изоляции новыми героями внутренней информационные войны стали маргинальные фигуры, сумевшие публично и недвусмысленно выразить несогласие с официальным дискурсом и волю к радикальным переменам, включая изменения в стратегии по обеспечению общественной и государственной безопасности в новых условиях. К сожалению, по инерции волны  ассиметричных информационных вызовов зачастую пытаются погасить с помощью традиционных методов жесткого административного пресечения, что в условиях нарастания спонтанных социально-турбулентных тенденций лишь усугубляет ситуацию и подстегивает социально-протестную энергию.

Это показывает асинхронность существования различных институциональных и неинституциональных акторов российского социума. Они функционируют как бы в параллельных измерениях. Если новые вызовы, затрагивающие жизнедеятельность социума, должны решаться на уровне социального управления и реализации стратегий национального развития, вызовы, относящиеся преимущественно к фронту информационных войн, не следует переводить в иную плоскость помимо информационного противоборства.

Сергей Чудинов - кандидат философских наук, доцент кафедры философии и истории Сибирского государственного университета телекоммуникаций и информатики