«Исламское государство»: show must go on

Политика

Проект террористического псевдогосударства слишком выгоден внешним игрокам, чтобы просто так от него отказаться

Три года назад, 29 июня 2014 года в разрушенной ныне мечети Ан-Нури в Мосуле главарь запрещенной в РФ террористической группировки «Исламское государство Ирака и Леванта» Абу Бакр аль-Багдади возвестил о провозглашении на землях, простирающихся от Алеппо на севере Сирии до провинции Дияла на востоке Ирака, так называемого «халифата», ставшего известным как «Исламское государство». К тому времени боевики группировки, зародившейся в середине 2000-х годов в оккупированном американцами Ираке[1], контролировали примерно треть территории Сирии, включая большую часть её газовых и нефтяных месторождений.

Сегодня, спустя три года, «черное» государство, хотя и медленно, теряет захваченные некогда территории и крупные города; тем не менее, раздавая «паспорта в рай» и насаждая собственную квази-«валюту», оно остаётся важным фактором геополитики не только Ближнего Востока, но и гораздо более обширного ареала от Юго-Восточной Азии до Балкан. Данное явление не представляется чем-то принципиально новым: вспомним хотя бы события 1990-х годов на Северном Кавказе и на Балканах, на волне которых появлялись террористические квазигосударственные образования (одно из них, Косово, впоследствии укоренилось под защитой американской базы Бондстил). Однако «ИГ», вне всякого сомнения, стало важной вехой в реализации и продвижении подобного рода проектов, нацеленных на решение широкого круга задач.

Феномен данного террористического анклава, его генезиса, внутренних механизмов функционирования и внешней подпитки, влияния на другие регионы мира достаточно подробно освещался многими исследователями, в том числе авторами аналитического доклада Кавказского геополитического клуба «Исламское государство: сущность и противостояние».

Военно-политическая, экономическая, кадрово-организационная и информационно-пропагандистская составляющие самозваного «халифата» во многих аспектах неплохо проработаны. Вовсе не случайно некоторые исследователи называли его самой богатой террористической группировкой из числа известных в мире. Основатель известной широкими связями (ещё с афганской войны) «Аль-Каиды» на территории Ирака Абу Мусаб аз-Заркави в начале 2000-х годов составил план построения «халифата» из 5 пунктов и представленный в одном из изданий: хиджра (переселение), джамаа (конгрегация), разрушение тагутов (всех, кто не поклоняется Аллаху), тамкин (консолидация) и собственно «халифат»[2].

Оружие, нелегально поступавшее сначала в Ирак, а после начала в 2011 году массовых беспорядков «арабской весны» – также и в Сирию[3], позволило обзавестись самым современным оружием, включая танки, бронетранспортёры, безоткатные орудия, противотанковые и зенитные системы. Захват обширных территорий позволил организовать широкую нелегальную торговлю нефтепродуктами, выстраивая взаимовыгодные связи с соседями и опираясь на многовековой опыт ближневосточной контрабанды. Дополнительным источникам дохода стала распродажа историко-археологических артефактов с оккупированных территорий и эксплуатация природно-земельных ресурсов.

«Исламское государство» – лишь один (хотя и наиболее часто упоминаемый в отдельные периоды) из элементов террористической «делянки» Ближнего Востока. На протяжении многих лет она усердно возделывалась не одним внимательным «садовником» – при том, что невозможно отрицать и объективные факторы, и внутреннюю динамику ближневосточного конфликта. И, тем не менее, если бы не внешнее влияние, как нам представляется, он никогда не принял бы столь чудовищных и уродливых форм (включая тотальное разрушение экономической инфраструктуры ряда регионов и прямую угрозу захвата террористами Дамаска и сирийского побережья, что потребовало, в том числе, и российского военного вмешательства).

Обилие броских названий и ярких эмблем орудующих в Сирии вооружённых экстремистских группировок и их периодически обостряющаяся внутренняя вражда[4] изначально не должны были никого вводить в заблуждение. Как отмечалось авторами упомянутого доклада Кавказского геополитического клуба, нюансы идеологических доктрин отдельных группировок ни в коей мере не отменяли их сходного происхождения, примерно одних и тех же источников финансирования, кадрового «резерва» и медийной оболочки.

В частности, в период террористической оккупации восточного Алеппо численность боевиков составляла примерно 6 тыс. чел., из которых примерно полторы тысячи – террористы из «Джебхат ан-Нусры», наряду с «ИГ» занесённой в террористические списки Совета Безопасности ООН. Впрочем, остальные их коллеги также не отличались «умеренностью». Это, например, «Ахрар аш-Шам» (2000), чьи приверженцы вместе с «коллегами» из «Нусры» в 2012-2016 гг. удерживали в блокаде шиитские поселения Идлиба Фу`а и Кефрая; в мае 2016 года они захватили алавитскую деревню аз-Зара в провинции Хама, устроив там резню. Боевики «Нур ад-Дин аз-Зенги» (1500) обезглавили «под камеру» палестинского мальчика и обстреляли начальную школу в Западном Алеппо. Адепты «Фастакым Кама Умирт»  (800 человек) в октябре 2016 года ударили из танков по штаб-квартире ООН в Восточном Алеппо. В городе действовал общий координационный штаб, где под началом «Джебхат ан-Нусры» разрабатывались планы операций против правительственных войск. Именно «нусровцы» являлись не только наиболее боеспособной группировкой Восточного Алеппо, но и идеологическим вдохновителем для прочих боевиков[5].

На протяжении последних лет общественное мнение многих стран было шокировано сценами массовых казней и высококачественной пропагандистской продукцией, рассчитанной на неофитов от Ислама[6] и изготовленной по лучшим голливудским стандартам и хранящейся на американских серверах. Активное распространение в социальных сетях (и в интернет-пространстве в целом) псевдорелигиозных лозунгов о необходимости «мести» России за её вмешательство в сирийский конфликт напоминает вовсе не стихийно-эмоциональный всплеск, а хорошо спланированную и поддерживаемую информационную кампанию экстремистской направленности. Подогрев радикальных настроений, имеющий региональную и этноконфессиональную специфику, преследует далеко идущие цели и в конечном итоге направлен на создание широких механизмов манипуляции общественным мнением с последующим сломом культурно-цивилизационной идентичности традиционных обществ.

Окончание следует