Боевик «ИГ»: киргизский портрет

Аналитика

Очерк «террористический эмиграции» в современном Кыргызстане

Проблема миграции религиозных экстремистов в горячие точки с целью вступления в ряды террористов, особенно в Сирию и Ирак, где они сражаются на стороне запрещенной в России террористической группировки «Исламское государство» («ИГ») и других радикально-исламистских групп, актуальна практически для всех государств постсоветского пространства. По официальной информации, общая численность «террористической эмиграции» из всех постсоветских государств превышает 5 тысяч человек, из которых 2,4 тыс. – выходцы из России[i]. Рассмотрим эту проблему на примере ситуации в Кыргызстане, где автор в течение 2015 г. провел ряд полевых исследований[ii].

По имеющимся данным, за пределами КР сейчас находится около 400 радикалов, примерно половина из которых воюет на стороне террористов в Сирии и Ираке, другая же – в Афганистане и Пакистане. Около 77% «эмигрантов» относятся к числу этнических узбеков, преимущественно из южных регионов республики - Ошской, Баткенской, Джалал-Абадской областей, около 14% - этнические кыргызы, также преимущественно из числа «южан». С точки зрения демографических данных, это преимущественно мужчины (около 85%), часто – семейные и имеющие более одного ребенка (в некоторых случаях уезжают с семьями), в большинстве случаев – до 30 лет[iii].

По данным ГКНБ Ошской области, процитированным СМИ, около 50% случаев вербовки происходит на территории России и Турции, куда выезжают на заработки, и в незнакомой среде попадают в подпольные молельные дома. В частности, именно после отъезда в Россию исчез Бабур Исраилов, которого в октябре 2015 г. родные опознали на одной из пропагандистских записей «ИГ». Еще около 30% устанавливают контакт с радикалами через социальные ресурсы в интернете, 15% - в мечетях Кыргызстана, 5% в ходе религиозного обучения за рубежом[iv].

Вплоть до последнего времени основным вербовщиком-посредником, знакомившим молодых радикалов с миром радикального подполья, были организации «Хизб ут-Тахрир» и «Джамаат Таблиг», не имеющие собственных боевых отрядов в Сирии и Афганистане, но способствующие распространению радикальной идеологии в Центральной Азии. В этой среде неофиты-экстремисты проходили первичную идейную обработку, устанавливали контакты непосредственно с террористическими группами за рубежом (обычно «Исламским Движением Туркестана», «Союзом Исламский Джихад», «Фронт ан-Нусра» и их идеологических «дочек»), куда затем выезжают, часто под предлогом «учебы в медресе». Однако в последние один-два года позиции «Хизб ут-Тахрир» на Юге Кыргызстана были серьезно ослаблены. Большую роль в вербовке радикалов стали играть группировки «Катибат аль-Имам Бухари» и «Жаннат Ошиклари», которые тесно связаны с «сетью Хаккани» в Афганистане и «ФаН» в Сирии и располагают собственными вооруженными формированиями[v].

Особую опасность для стран исхода представляет не «террористическая эмиграция» сама по себе, а среда, в которой она возникает, и возможность возвращения боевиков, получивших террористические навыки и стабильные контакты связи с зарубежными террористическими центрами. В ряде случаев в идейном окружении «возвращенцев» происходит формирование новых радикальных организаций или оживление работы существующих кружков, которые часто начинают криминальную деятельность в интересах материальной поддержки своих единомышленников.

Примером такого сценария может служить история группировки «Джунд аль-Халифат», разгромленной в Казахстане в 2012 г., в которую в общей сложности входило 42 человека, лишь 9 из которых выезжали в Афганистан в качестве добровольцев. Таким образом, на каждого уехавшего радикала приходилось 5-6 человек, оставшихся на родине. Ячейки указанной группировки в Атырау занимались сбором средств в пользу афганского «Талибана» и союзных ему организаций, а также готовила грабежи с аналогичными целями. Этим же образом в Ошской области действовали ячейки «Жаннат Ошиклари», а СИД, забрасывавшая в регион своих активистов, изначально ставил перед ними цель осуществления терактов[vi].

Существуют также риски формирования в радикальной среде целых ОПГ, действующих на протяжении длительного времени. Примером может служить история пакистанского «Талибана», который также возник из среды добровольцев, выезжавших в 1990-е в Афганистан для участия в боях на стороне афганских талибов, а затем вернувшихся домой и вступивших в конфликт с неформальными племенными элитами, у которых оспаривали контроль над незаконными рынками наркотиков и оружия в Северном Пакистане. Результатом стало формирование крупнейшей террористической организации страны, которая действует до сих пор и является одним из ключевых факторов, дестабилизирующих регион.

Частичные аналогии можно провести также с ситуацией в Горно-Бадахшанской автономной области (Таджикистан), где местное криминальное сообщество сформировало тесные связи с афганскими талибами и ячейками Исламской партии Афганистана в афганском Бадахшане на почве контрабанды опиатов. В 2010-е были зафиксированы случаи прямого противостояния криминальных элит ГБАО и таджикских силовиков, к которому, по непроверенным данным, был готов присоединиться «Талибан».

Существуют, как минимум, риски повторения аналогичного сценария в Ошской области, так как некоторые радикалы выезжают по нелегальным каналам в Афганистан с вполне сознательным желанием установить контакты с представителями афганского наркобизнеса, чтобы после возвращения в Кыргызстан принять участие в наркотрафике. Уже сейчас отмечаются случаи контактов экстремистского подполья с представителями воровского мира республики. В частности, в ячейку террористов, ликвидированную в Бишкеке в июле 2015 г., входили представители одной из влиятельных ОПГ юга страны[vii].

Здесь уместен вопрос о роль экономических факторов и социальных проблем в формировании «террористической эмиграции» и взаимодействии идеологических и материальных причин - фактически «базиса» и «надстройки» в терминологии классического марксизма. В настоящий момент довольно широко распространено представление о сугубо «идеологических» и социально-психологических корнях потока радикалов из Центральной Азии в горячие точки. ИГИЛ зачастую рассматривается как тоталитарная секта эсхатологического толка, которая вовлекает в свои ряды молодежь в условиях идеологического вакуума. Подобную модель предполагают результаты некоторых исследований, проведенных в России[viii]. Выборочное социологическое исследование биографии 15 казахстанских боевиков (выборка включала всего 35 человек, но для 20 автор не смогла собрать необходимых данных), присоединившихся к ИГИЛ, проведенные в Т. Дронзиной в 2014 г., только у 3 человек выявило серьезные финансовые трудности, среди прочих не менее 5 человек занимались квалифицированным престижным трудом или имели собственный бизнес[ix].

Оставляя за скобками вопрос об итогах упомянутых исследований, приведем аргументы в пользу того, что в Кыргызстане ситуация является иной. При участии Т.Дронзиной и Б.Дубанаева в республике было проведено аналогичное исследование биографии 25 «эмигрантов», преимущественно из Ошской (19) и Чуйской областей (6)[x].

Несмотря на малую величину выборки, результаты представляют определенный интерес. Социально-демографический портрет радикалов в целом близок к данным, приведенным ранее на основе опубликованных заявлений представителей ГКНБ. В выборку вошли 19 узбеков, 5 кыргызов, 1 карачаевец. Их средний возраст 22-28 лет, самому младшему - 16, старшему - 39. Большинство завербованы вне страны, чаще в ходе пребывания в России, Турции или арабских странах

Условия жизни большинства выборки (17 человек) исследователь субъективно характеризуют, как «средний достаток», причем неясно, средним для какой общности он считается. При этом приведены интересные сведения об образовательном уровне изученных индивидов, который можно сравнить со средним образовательным уровнем населения КР возрасте 25-29 лет[xi]. Средний образовательный уровень «террористической эмиграции» существенно отличается от аналогичной характеристики близкой возрастной группы. Среди боевиков существенно больше людей, не окончивших более 9 классов (26,7% против 5,2%), и почти нет обладателей высшего или профессионального образования (13,3% против 37,4%). В условиях постсоветского пространства прекращение обучения в школе после 9 классов чаще означает отказ от высшего образования и ранний неквалифицированный трудовой старт (при отказе от поступления в профессиональное училище).

Указанная специфика обусловлена ограничением «социальных лифтов» для этнических узбеков в Ошской области. После межэтнического конфликта в 2010 г. в Южном Кыргызстане существует проблема социальной изоляции всей этнической группы, которая лишена доступа к высшему образованию, государственной службе, а часто и профессиональному обучению. В некоторых случаях происходит фактическое изоляция мест компактного проживания узбеков путем закрытия автобусных маршрутов, отказа от ремонта инфраструктуры за счет бюджетных средств и проч. По мнению ряда наблюдателей, жесткое обособление - итог не только и не столько политики региональных властей, но и обоюдного отчуждения между кыргызами и узбеками в регионе[xii].

Зачастую узбекская молодежь сталкивается с необходимостью выехать за пределы страны для дальнейшей карьеры или продолжить жизнь и работу в местах компактного проживания. Развитых производств там очень мало, практически все рабочие места находятся в сферах сельского хозяйства, торговли, ремонта и общепита. После 2010 г. началось резкое сокращение доступа к доходным сферам деятельности в рамках узбекских общин, так как на фоне формирования Таможенного Союза и ухудшения отношений с Узбекистаном стал падать оборот местного оптового рынка в Кара-суу.

В большинстве случаев молодежь не сталкивается с ультимативной угрозой нищеты, как, например, «террористические эмигранты» в «ИГ» из Ливии или Туниса. В Ошской области - один из самых низких в Кыргызстане официальных уровней безработицы[xiii], существует довольно большой резерв сезонных рабочих мест в сфере сельского хозяйства, которые часто заполняются трудовыми мигрантами из Узбекистана, незаконно пересекающими границу. Однако переход из сферы посреднической торговли к неквалифицированному сельскохозяйственному труду означает резкое падение уровня жизни и возможностей для самореализации, которые диктуют недовольство сложившейся ситуацией и поиск выхода из нее.

Таким образом, судя по всему, «эмигранты» Кыргызстана во многих случаях сталкивались либо с риском снижения уровня жизни, либо с острым дефицитом социальной мобильности и невозможностью реализовать себя в родной среде. В этих условиях «террористическая эмиграция» становится для радикально настроенных этнических узбеков способом начать с нуля вне рамок недружественной среды. Кроме того, предполагаемые условия в Сирии наравне с риском для жизни предполагают достаточно хороший социальный лифт в рамках формирующейся системы.

Указанная мотивация характерна в большей степени для мужчин. Женщины, оказывающиеся в «террористической эмиграции», чаще либо разведены, либо избыточно долго не могут вступить в брак, либо, наконец, покидают страну вслед за мужем или близким родственником-радикалом. Впрочем, по сути, речь идет о такой же попытке изменить непрестижный социальный статус или спастись от экономической уязвимости, которая лишь проявляется иным образом, нежели у мужчин.

Большинство представителей изученной выборки не имели большой религиозной грамотности, поэтому вряд ли можно говорить о сознательном выборе радикальной идеологии как основы для формирования дальнейшей жизненной стратегии вне рамок Ошской области. Проигрыш идей традиционного ислама в борьбе за радикалов частично может объяснятся дефицитом квалифицированного духовенства в Кыргыстане[xiv] и даже проникновением на духовные должности радикальных проповедников. В частности, в 2015 г. имам мечети «Ас-Сарахсий» Кара-Сууйского района Рашод Камалов был арестован по обвинению в прямой вербовке молодежи в Сирию. С другой стороны, как отмечалось выше, большинство случаев вербовки происходят даже не в самом Кыргызстане, а вне пределов привычной религиозной среды.

Следует также подчеркнуть, что симпатии к радикалам и участие в подпольных организациях не является типичным и для узбекской среды Ошской области. Более распространенной реакцией на материальные трудности, судя по всему, является трудовая миграция в Казахстан и Россию (реже северные области республики) или участие в контрабанде китайских товаров в Узбекистан, которая в приграничных районах носит массовый характер. Как и в большинстве стран СНГ, радикалы являются агрессивным меньшинством и в региональном сообществе, и этнической общине, которое, однако, может пытаться усилить свои позиции, апеллируя к материальным проблемам своего окружения.

Таким образом, можно заключить, что наиболее характерный портрет «террористического эмигранта» из Кыргызстана - этнический узбек 20-30 лет, из южных регионов Кыргызстана, женатый и имеющий детей, с неполным средним образованием, завербованный либо в ходе поездок за рубеж, либо в результате интернет-контактов. Обычно он попадает в радикальную среду через ячейки «Хизб ут-Тахрир», «Джамаат Таблиг», «Катибат аль-Имам Бухари» и «Жаннат Ошиклари», реже – ИДТ и СИД.

К числу реальных причин выезда относится ограниченность социальной мобильности, неудовлетворенность социально-материальным положением или угрозой его ухудшения, проблемы трудовой миграции, дефицит традиционной религиозной жизни, а также социально-одобряемых жизненных идей. Во многом весь описанный комплекс проблем восходит к экономическим проблемам республики и межнациональной напряженности меду киргызами и узбеками в южных областях. Определенную роль могут играть и идейно-религиозные проблемы индивида.

Ключевой угрозой «террористической эмиграции» является риск возвращения воевавших экстремистов на родину и оживление криминальной и террористической деятельности в ячейках, из которых они вышли. В перспективе возникает риск их превращения в религиозно-мотивированные ОПГ с доступом к финансам и оружию, а также местными политическими амбициями.

Примечания:

[i]ФСБ: свыше 5 тысяч граждан из России и стран Центральной Азии воюют на стороне ИГ. ТАСС, 18 сентября 2015

[ii]Положения настоящей статьи были частично представлены в ходе моего доклада на конференции «Вызовы региональной безопасности и меры поддержания мира и стабильности после вывода Международных сил содействия безопасности с территории Афганистана», Таджикский Национальный Университет, Душанбе, 1 октября 2015.

[iii]Целью ИГИЛ в Центральной Азии является Кыргызстан // StranRadar, 1 сентября 2015. Число воюющих в Сирии граждан Кыргызстана превысило 200 человек // ИА Фергана, 26 января 2015. Кыргызстанцы вступают в ИГ «не из-за денег, а из-за идеологии» // Аззатык, 30 сентября 2015. Приведенные данные частично верифицированы по интервью с двумя информированными источниками в КР (июнь 2015).

[iv]Саралаева Л. Джихадисты планировали вогнать Ош в ужас и Средневековье // Новые лица, 19 января 2015.

[v]Интервью с информированным источником в Бишкеке, июнь 2015. Подробнее о деятельности названных групп см. Исаев А. Террористы запрещены официально // Дело, 28 мая 2015.

[vi]Как становятся «торпедами» // Ак-Жайык, 27 сентября 2012; Саралаева Л. Джихадисты планировали вогнать Ош...

[vii]Информация представленная информированным источниками в Бишкеке и Оше, июнь-июль 2015.

[viii]Амелина Я. Российские «игиловцы»: идеологический вакуум // «Исламское государство»: сущность и противостояние. Аналитический доклад. Под общей редакцией Я.А. Амелиной и А.Г. Арешева. Владикавказ: Кавказский геополитический клуб, 2015. С. 170-175.

[ix]Результаты опубликованы: Итоги исследования о казахстанских боевиках в Сирии разрушили стереотипы // Сунна портал, 10 декабря 2014. Автор обратился к профессору Т. Дронзиной с письменным запросом полного текста опубликованных итогов исследования, однако на момент написания этих строк ответа не получил.

[x]Вейцель Р. Почему кыргызстанцы едут на чужую войну? //Время Востока, 19 февраля 2015; Джихадисты Кыргызстана: психологический портрет // Дело, 19 февраля 2015.

[xi]Образование и наука в Республике Кыргызстан, 2009-2013. Статистический сборник. Бишкек: Национальный статистический комитет Республики Кыргызстан, 2014. С. 185.

[xii]Здесь и далее данные по умолчанию приводятся по итогам полевых исследований в Ошской области в июне 2015 года.

[xiii]См. Аналитический отчет о деятельности Министерства труда, миграции и молодежи Кыргызской Республики за 2013 год. Бишкек, 2014.

[xiv]Евграфов А. Средняя Азия: внутренние угрозы гораздо актуальнее // «Исламское государство»: сущность и противостояние. С. 136.