«Адыгский вопрос» сегодня

Национальный интерес

Что представляют собой современный адыгский мир и «черкесский вопрос» без лишней политизации? Об этом Кавказскому геополитическому клубу рассказывает главный научный сотрудник отдела Кавказа Института этнологии и антропологии РАН, доктор исторических наук Ирина Бабич (с научным резюме и списком основных публикаций можно ознакомиться здесь: http://iea-ras.ru/index.php?go=Conference&id=30&in=view)

- Уважаемая Ирина Леонидовна, Вы посвятили десятилетия  полевой работе в северокавказских республиках, значительную часть населения которых составляют черкесы. Уместно ли говорить о едином «черкесском мире», общечеркесском культурном поле, или черкесы не представляют собой цельной общественно-культурной общности?

- Вопрос о едином «черкесском» (или, правильнее, «адыгском») мире связан с тем аспектом, который мы берем при его рассмотрении во главу угла. Если мы анализируем данный мир с этнической точки зрения, то можем говорить об общих адыгских традициях, общем адыгском этикете и поведении в общественной и семейной жизни, об общем адыгском фольклоре и общих исторических корнях.

Тем не менее, если мы рассматриваем «черкесский» мир с политической точки зрения, то о едином черкесском сообществе вряд ли можно говорить.

Несмотря на огромное желание некоторых политических деятелей объединить адыгов в едином  общественно-политическом движении с едиными целями, в первую очередь, с целью признания геноцида черкесов, политическая жизнь адыгских народов проходит в рамках своих республик – Кабардино-Балкарии, Карачаево-Черкесии и Адыгеи, а также части Краснодарского края (Причерноморья – места проживания шапсугов) которая обуславливается конкретными социально-экономическими, культурно-этническими, общественно-политическими и религиозными обстоятельствами, складывающими в каждой конкретной республике[1].

Приведу пример. В начале 1990-х годов в Кабардино-Балкарии появилось мощное кабардинское национальное движение, инициированное кабардинской Адыгэ Хасэ, и в противовес ему – балкарское национальное движение. Их деятельность хорошо описана в документах в моей книге «Этнополитическая ситуация в Кабардино-Балкарии» (М., 1994). Кабардинские лидеры провозглашали лозунг создания независимого государства Кабарда, балкарцы – государства Балкария. Как показывает политическая история 1990-х годов, никакой реакции со стороны адыгских общественных организаций Адыгеи  Карачаево-Черкессии не было. В этот период они переживали свои специфические ситуации, и ни о каком адыгском (черкесском) единстве речь в те годы не шла. Причем отмечу, что впервые вопрос о геноциде адыгов был поднят в начале 1990-х годов именно силами кабардинских лидеров. Но в те годы эта тема никак не увязывалась ни с признанием этого факта адыгской истории, ни с созданием единого черкесского государства.

Идеи черкесского единства появились лишь в последние десять лет в связи с попыткой «политического» обсуждения проблемы геноцида адыгов. Однако адыгскому руководству не удалось объединить граждан трех республик в едином общественном движении: в каждой республике до сих пор формируется специфическая этнополитическая ситуация.

- Насколько важным для «среднего» черкеса является так называемый «черкесский вопрос»?

- Для «среднего» черкеса или, скорее, все же адыга, безусловно, «черкесский вопрос» в том виде, в каком его ставят политические адыгские лидеры, не важен. Между тем, до сих пор в современном адыгском обществе сохраняются последствия того, что происходило с адыгами в ХIХ в. Эти последствия как этнические, в том числе и языковые, так и психологические – адыги живут с чувством жертвы. Эти «последствия» влияют на взаимоотношения адыгов с русскими, с российской властью, российскими политика и российской культурой.

Например, в настоящее время в Адыгее проживают черкесские беженцы из Сирии. Одновременно появились беженцы с Украины. Местные адыгейцы все время видят, что украинским беженцам республиканские власти активно помогают, вплоть до проведения сбора средств с работающих жителей республики (в виде обязательных вычетов из зарплаты работников государственного сектора), между тем сирийским беженцам не оказывается подчас самая элементарная помощь. Такие факты накладываются на последствия российско-имперской истории Кавказа (Кавказской войны, российских реформ на Кавказе, выселения адыгов на Ближний Восток), и в результате мы получаем достаточно мощный антироссийский компонент на Кавказе.

- После резкого спада на этом направлении, последовавшего даже не после, а еще до зимней Олимпиады-2014, создается четкое ощущение, что «черкесского вопроса» не существует, за исключением больного воображения нескольких политиканов. Так ли это, или он еще сможет создать России сложности, хотя бы исключительно пропагандистского характера?

- Сложности пропагандистского характера со стороны наиболее радикальных руководителей могут быть и в будущем, но поскольку другого повода не будет (Олимпиада прошла), то это политическое направление не будет для России сложным. Тем не менее, я повторяю, что последствия российской деятельности на Северном Кавказе до сих пор сказываются на формировании современного отношения адыгов к России и следует подумать, как их ослабить.

- Способны ли черкесы устоять перед натиском массовой культуры, в том числе (а может быть, и в первую очередь), культуры политической, на глазах меняющей устоявшийся кавказский ландшафт?

- Безусловно, адыгская культура, как и любая другая на Северном Кавказе, подвергается мощному процессу глобализации в течении как минимум последних 20-30 лет, наиболее ощутимо – последние 15 лет[2]. Можно смело говорить о кризисе адыгской культуры, и, соответственно, – адыгской идентичности. Совсем недавно, 18 мая, в Российском государственном гуманитарном университеты была защищена кандидатская диссертация по культурологии, автор которой, Алим Артурович Ахмедов, четко, грамотно и профессионально проанализировал основы данного кризиса. При этом кризис адыгской культуры и соответственно адыгской идентичности, отсутствие реального бытования адыгского морального кодекса – адыгэ хабзэ - сопровождается появлением ряда последствий, в том числе и состоянием растерянности адыгского общества: люди не знают, как жить, как воспитывать детей и т.д.

- Если в некоторых других республиках вектор общественного развития направлен (в целом) в сторону усиления религиозной (исламской) составляющей, то у черкесов, кажется, преобладает все-таки национальная. Что это означает - как в плане перспектив национального развития, так и в смысле возможных угроз интересам России в регионе? Возможна ли «смена вектора» в сторону радикального исламизма?

- Как раз в контексте этнического кризиса в адыгской среде и появился, а со временем сильно возрос религиозный компонент. На определенный период исламу и исламским ценностям удалось преобладать на Северо-Западном и Центральном Кавказе, однако только в определенной среде – среди молодежи. Среднее и старшее поколения в основном не приняли тот ислам, который привнесли с собой молодые исламские лидеры[3].

В результате адыги практически оказались как вне этнического, так и исламского воздействия и ценностей. Возник вопрос: как жить дальше? Процессы глобализации привели к тому, что в среде интеллигенции все более и более распространяются идеи гражданского общества, идеи общечеловеческих ценностей, которые не увязываются жестко ни с этническими, ни с исламскими явлениями. Подробнее об этом можно прочитать в моих статьях, в которых рассматривается именно эта проблема[4].

- Что, на Ваш взгляд, привлекает молодежь в ряды радикалов?

- Молодежь привлекает к исламу много причин, в том числе отсутствие какого-то другого «морального» фундамента, без которого общество не может функционировать. Они чувствуют твердость в исламе.

- Что может противопоставить радикализации традиционный ислам и православная церковь? Возможно ли их соработничество на этом или иных направлениях?

- Традиционный ислам и его носители – исламские лидеры и простые прихожане, а также православная церковь на Северном Кавказе (как, впрочем,  и в других регионах) проводят свою миссионерскую работу, но они, на мой взгляд, не слишком способны создать новый «моральный» фундамент в силу целого ряда причин[5].

- Что, в двух словах, представляет собой «хабзизм» - серьезное направление общественной мысли или игры интеллектуалов? Значим ли в черкесской среде неоязыческий фактор?

- Термин «хабзизм» считаю выдуманным и сконструированным, с одной стороны, политиками, а с другой стороны, учеными, плохо разбирающимися в жизни народов Северного Кавказа. Это игры интеллектуалов, никаким серьезным направлением общественной мысли он не является.

В кабардинском национальном движении на протяжении последних 25 лет муссируется тема возрождения адыгского этикета. Во всех школах факультативно изучаются учебники по адыгскому этикету, который на 80%  архаичен и невозможен в современном обществе, поэтому его роль ни в коей мере не стоит преувеличивать. Это тоже самое, что и попытки черкесских лидеров представить некое черкесское единство, которое нет. Нет и никакого неозычества. Есть мифортворчество в этом направлении.

- Может быть, выход в усилении религиозности - ведь именно религия дает ответы на все вопросы бытия? Кстати, с чем Вы связываете заметный в последние месяцы рост активности сектантов на Северном Кавказе?

- Религия и религиозные ценности – исламские, православные - на Северном Кавказе, к сожалению, не занимают фундаментального положения в обществе в силу слабого авторитета. Именно поэтому роль так называемых «сект» в адыгском обществе (как, впрочем, и по всей России) все время возрастает: в христианские неправославные движения уходят не только русские, но и адыги[6].

Я лично проводила интервьюирование адыгской семьи, члены которой стали прихожанами баптистской церкви в Майкопе. Во главу угла для повседневной жизни адыгов ставится только одно – состояние душевной «комфортности», которую обретают прихожане в таких церквях. В современном мире многие люди чувствуют себя плохо, и, становясь членами таких религиозных общин, им становится душевно хорошо. Этот факт нам надо признать, его практически нельзя «победить».

Для того, чтобы ослабить «сектантское» влияние, надо просто сделать так, чтобы человеку стало хорошо в мечети или церкви, а это не так просто. Для этого нужны совместные усилия (исламско-православные) не в борьбе против «сектактов», а в усилении поддержки населения Северного Кавказа. Как сказал чрезвычайно умный и глубокий настоятель Свято-Афонского мужского православного монастыря: «у людей потребность в духовной помощи больше, чем мы можем дать в настоящее время».

Беседовала Яна Амелина, секретарь-координатор Кавказского геополитического клуба

Примечания:

[1] Бабич И.Л. Взаимодействие адыгских традиций и этнополитических изменений на Северном Кавказе //Философия и социология в республике Адыгея. Майкоп, 1995

[2]  Бабич И.Л. (отв. ред.).  Народы Северного Кавказа и культурная глобализация. М., 2010

[3] Бабич И.Л.  Современное исламское движение в Кабардино-Балкарии // Исламское возрождение в современного Кабардино-Балкарии. М., 2003

[4]  Бабич И.Л.  Взаимосвязь современных горских идеологий и национальных интересов России на Северном Кавказе // Северный Кавказ в национальной стратегии России. М., 2008; Бабич И.Л.  Поиски современной горской идеологии // Кавказ и глобализация. 2006. № 1.

[5] Бабич И.Л.  Христианство на Северном Кавказе. М., 2011.

[6] Бабич И.Л.  Протестантское движение в Адыгее // Христианство на Северном Кавказе. М., 2011